Хасановна поставила поднос на край столешницы, перекрестилась.
– Какой идиот впустил эти вагоны в город? – спросил доктор.
– Ты кто? – спросил он сипло. – Курсант? Почему здесь?
Он ножкой изобразил презрение. Собственно, к этому я был готов.
Запомнился обугленный сруб посреди лесной поляны – невесть откуда взявшаяся плита серого сланца с глубокой резьбой: стоящий на задних лапах крылатый пес в короне – то ли с жезлом, то ли с длинным крестом в «руках». Все здесь поросло какой-то в это время года немыслимой, гомерической крапивой; среди толстенных серых мохнатых стеблей бугрились жабьего вида строчки.
Все ходят рассеянные и вялые. На двор не пускают, да и по доброй воле не пойдешь. Деревья в парке трещат от мороза. Бабушка Александра совсем загорюнилась. Писем с дороги дедушка не шлет. Должно быть, пережидает непогоду на почтовой станции. Наш кучер Гришка Чирей сказал, что в такие бураны даже фельдъегеря не повез бы: своя голова дороже.