А я тихонько пробрался в свою комнату (Ираида спала), достал из ящика стола завернутый в газету кадуцей и вернулся.
Дед Григорий, не вставая, отвесил ему увесистый подзатыльник. Пленник лязгнул зубами и прикусил язык.
Дома их ждала очень озадаченная охрана и пространная записка от Альберта Мартовича: «тамбовский вудуист» Рудик Батц умер в изоляторе Бутырской тюрьмы от гнойного менингита, развившегося вследствие открытых проникающих переломов верхней челюсти, вовремя не распознанных. Перед смертью, несмотря на шины и бессознательное состояние, он заговорил – и наговорил целую кассету, благо магнитофон, включающийся на голос, сработал. К сожалению, понять что-либо в его речи было невозможно: Рудик изъяснялся на неизвестном науке языке.
Огромный дворец старика Сабурова наконец-то был заселен целиком – Кронид Платонович выписал к себе и литовскую, и малороссийскую родню, и даже двое братьев снохи-гречанки прибыли, а уж о родственниках Марысички Мордмиллович и говорить не приходится. Приезжала в основном молодежь – всякие двоюродные и внучатые племянники, о которых в другое время навряд ли бы вспомнили. Сейчас все шли в дело. Гости не шатались праздно – молодые люди обучались джигитовке и рубке лозы под руководством старого вахмистра, знакомца Петра Кронидовича со времен Хивинского похода, девушки перенимали у деревенских мастериц умение прясть и ткать, сеять и обрабатывать лен, ухаживать за больными и заготавливать провизию.
На двери глубоко и тщательно вырезан был стоящий на задних лапах крылатый пес с короной на голове. В передних лапах пес сжимал кадуцей…
– Новый Ирод отыскался, – сказал отец Георгий.