Но это я все вспомнил и сообразил потом; тогда же лишь что-то отвечал: машинально, односложно.
– А может, не надо? – с сомнением сказал Терешков. – Мы бы сами тут… потихоньку…
Чужим людям барона не показывали, да и своим – через одного. Но за детьми же не усмотришь! И вышло так, что со временем барон сделался пестуном шипицынской младой поросли – но не всей, а тоже с большим разбором. Чижма менялась, в нее проникали вредоносные миазмы цивилизации, и в конце концов Хираока-сан остался одним из последних настоящих чижмарей. Об этом и толковали старики, с кряхтением забравшись в беседку для чайной церемонии, а Ираида заваривала все новый и новый чай и глазела на звезды…
Потом я узнал, что оморочку мою вынесло все-таки к надлежащему берегу. Сколько дней плыл я в беспамятстве по Ангаре, я не ведал; а должно быть, немало, если дело дошло до морозов.
Реальность, словно корабль, слепо и неостановимо несущийся по все более мелкому, сохнущему руслу, – налетела на камень, задрожала от удара, но, подчиняясь своей колоссальной инерции, понеслась дальше, унося в днище пробоину – может быть, даже смертельную…
– «Вождь народов товарищ Сталин». Строили второй экземпляр, побольше, да война помешала. Не будь войны – аккурат к юбилею вождя Луну бы освоили.