Атаман и все казаки, были крайне довольны проведенной операцией. Никаких потерь, один легкораненый, кровавые мозоли от веревок не в счет, казацкие руки к мозолям привыкшие. Зато почти десяток элитной гвардии, закованной в железо, посекли, и каких пленных добыли. Как только въехали под своды вековых деревьев, казаки начали шумно обсуждать детали проведенной операции, и как я понял по обсуждению, у всех, кроме Ивана, был перед операцией легкий мандраж. Оно и понятно, сними воина, который провел большую часть сознательной жизни в седле, с коня, и поставь пешим в засаду, понятно, с непривычки нервы шалят. Тем большим было их облегчение, когда все закончились. Особенно каждый старался живописать свои ощущения, когда на наш отряд, замерший на склоне, накатывалась широко растянувшаяся татарская лава, и как они разглядывали конские копыта, приближающиеся к нам. Первые ощущения они самые яркие. Это для меня, привычного к страйкболу, где все наши игры заключались в том, чтоб друг друга выследить, подкрасться бесшумно, и нашинковать противника пластмассой, ничего нового и удивительного в произошедшем не было. Только противники не вставали с земли после всего, с веселым смехом, и не хлопали меня по плечам, а оставались лежать, и сосредоточено рассматривали хмурое осеннее небо неподвижными глазами. Только темная кровь, нехотя вытекающая с ран, и несмываемыми пятнами оставляющая следы, на моей стреле, моей одежде, моей душе.