Марш растворился в ночном тумане. Кельсер еще несколько минут стоял неподвижно в развалинах дома, глядя вслед брату.
— Ладно, хорошо, считайте, что уже наказали меня. Я был дураком и шутом. Но это семейные дела.
В ее кошельке лежали только мелкие монетки для алломантических перелетов.
Слух Кельсера обострило олово, и он прекрасно расслышал ее слова.
До сих пор свободные штаны и рабочая рубаха вполне ее устраивали, но тут ей неожиданно захотелось иметь одежду получше. Внешний вид незнакомца как бы требовал более официальной обстановки.
— Второе — что он позволил убить себя ради этого.