Внезапно глаз матушки уловил некий всплеск движения. Только сейчас она обратила внимание, что каждая веточка ее сада столь обильно унизана гроздьями пернатых, что кажется, будто пожаловала диковинная — черно-бурая — разновидность весны.
Труп сделал попытку переместить злополучную обувку за картонный кустик.
— Мы обязаны говорить правду, — объяснила она. — Но быть честными нас никто не заставляет.
Разумеется, заурядный смертный едва ли смог бы почуять творящееся ведовство. Однако Маграт словно перевоплотилась: из растерянной, слегка перепуганной женщины, неизбежно скользящей навстречу враждебной земле, она превратилась в здравомыслящую, уравновешенную, сильную духом личность, которая полностью берет на себя ответственность за собственное существование, трезво оценивает себя и знает, где начался ее жизненный путь, — правда, она также видела, где он закончится, но это были мелочи. Маграт задышала полной грудью.
«Самое интересное, что ничуточки не больно, — мелькнуло в голове у Шута. — Забавно…»
— Помню, помню. В разговоре со мной он как-то обмолвился, что в молодости не вылезал из запоев. Бахвалился, будто мог принимать на грудь сколько душеньке угодно, а потом вернуться домой в пять утра и долго бить стекла у соседей. Он признался, что был тем еще сорвиголовой, не то что нынешние хлюпики, которые даже эль удержать в себе не могут. — Томджон встал перед зеркалом и оправил камзол. — Видишь ли, дружище Хьюл, мне вообще кажется, что ответственность наживается с возрастом. Равно как и варикозные вены.