Хьюл подскочил к гримировальному столику, схватил лепешку замазки и, скатав ее в огромный ком, прилепил на щеку первому актеру. Злополучный соломенный парик со всеми его обитателями был натянут на голову «второй ведьме», после чего, внимательно осмотрев котел, Хьюл провозгласил, что гадость так и должна плавать и вообще ничего гадкого в этой гадости нет.
— Я прошу прощения… — попытался вмешаться Шут.
— Мне будет не хватать тебя, старина. Честно тебе признаюсь. Ты мне — второй сын… Слушай, а сколько тебе лет на самом деле? Я как-то ни разу не спрашивал…
— Я лично смекаю, — она сделала ударение на последнем слове и повторила, — я лично смекаю, что тут все сплошная липа. Да ты глянь, этот-то, второй, все еще дышит.
Прикрывшись отрезом просмоленной парусины, Шут дремал на палубе речной баржи, которая со скоростью верных две мили в час шла к верховьям Анка. Может, как средство передвижения баржа и не была пределом желаний, однако дело свое она все же делала.
— И можешь не надеяться, что твои приспешники явятся тебе на помощь, — добавил герцог, который, несмотря на пронизывающий холод, успел покрыться испариной. — Ключи от темницы есть только у меня и моей супруги. Хе-хе. Ты послужишь первым предупреждением бунтовщикам, которые сеют вокруг моей особы зловредную молву. И не смей уверять нас в своей невиновности! Мой слух постоянно оскверняют голоса, нашептывающие гнусные небылицы…