Перед ним ревело многополосное грязное коричневое шоссе, за спиной толпились не правдоподобно огромные дома, как будто составленные из гигантских кубиков, набитые людьми от земли до самых крыш и также снизу доверху набитые заботами, радостями, проблемами, ненавистью, любовью, болезнями, счастьем и несчастьем.
— Откуда он мог знать, что он не застанет там меня, например?
— Ну и черт с тобой, — выпалил наконец Тарасов, — ну и звони сам и говори, что выступать не хочешь. Я звонить не буду.
Да. Если бы Марта уронила помаду, он поднял бы ее и положил в карман.
Данилов остался один в огромной комнате, за огромным роялем. Он долго рассматривал свои руки на клавишах — руки были толстые, он это запомнил очень хорошо. Играть ему не хотелось, хотя задание на время отсутствия учительницы было оставлено — этюд Черни три раза. С утра пятилетний Данилов сыграл этот этюд уже раз десять, и все где-то ошибался. За огромными окнами сыпал тихий снег, и Данилову очень хотелось на улицу, под этот снег. Он повторял этюд, но думал о том, как няня поведет его гулять, и, наверное, поэтому все время ошибался.
— То есть в пятницу!.. Конечно, в пятницу!