Его нужно было утешать, но делать это осторожно, потому что от слишком прямолинейных утешений он мрачнел еще больше, уходил в себя, на вопросы отвечал «да» или «нет» и в конце концов замолкал надолго. Марта томилась. Приставала.
— Никто не может мне дозвониться, — пробормотал он, глядя в кофейную гущу, — я подам в суд на МТС.
Зачем он написал: «Это только начало»? Зачем он вызвал Катерину и ее великого и могучего мужа? Почему не побоялся, что по этому звонку, да еще на мобильный телефон, всесильная охрана мигом отыщет аппарат, с которого звонили, а значит, и его владельца? Может, он украл этот аппарат или взял взаймы? Зачем такие сложности? Зачем он менял кассету, когда достаточно было ее просто вытащить и забрать с собой? Только для того, чтобы оставить на ней Марту с Даниловым? Почему охранник открыл ворота? Или тот человек, как Фантомас, явился в какой-нибудь маске, например, Тимофея Кольцова?
Не приедет сегодня, и завтра не приедет, и, может быть, вообще не приедет. Раньше он тоже думал об этом, и ему становилось тошно, но раньше в этом был виноват Петрысик — с его салом, брутальной внешностью и слезливым пением, — а теперь Данилов был виноват сам. Один.
— Плевать я хотела на машину! Тебе нужно в больницу, Данилов!
Ее руки потрогали его шею, здоровую руку, а потом грудь — по мере продвижения свитера. Потом Марта обняла его.