Эскиз на экране мигнул, ушел в небытие, а на его месте завертелись невообразимые разноцветные пружины и кольца. Кольца корчились, извивались, меняли форму и цвет, перетекали друг в друга и отчего-то напоминали Данилову его самого.
Следующий выстрел выбил фонтанчик из укатанной белой дороги под распахнутой правой дверью.
— К весне, должно быть, — ответил Данилов и вышел из стеклянной будочки.
— Пошли, Данилов, — повторил Тарасов настойчивей, — мне некогда. Болит ручонка-то?
Конечно, он понял. Только дело было вовсе не в матери. Сколько Данилов знал свою жену и ее братца, они были неизменно и железобетонно равнодушны к родительнице. Она же души в них не чаяла, служила истово и упоенно, завтраки-обеды подносила, носочки стирала, творожок самый свежий добывала, ботинки чистила и обожала, обожала… За три года совместной жизни его жена ни разу самостоятельно не убрала постель — Данилов уезжал раньше, чем она вставала, и на это многотрудное дело была брошена теща. Теща приезжала, подавала завтрак, убирала постель, подавала одежду, убирала посуду — и так каждый день.
— Какой краской? А… Нет, ванную. А что? Плохо? Или это теперь не модно?