С тех пор, как в шестнадцать лет у него сдали нервы, он мало для чего подходил.
Данилов аккуратно положил на тарелку приборы, оценил и переложил как-то еще более аккуратно.
Он чай собирается пить, а Сашку только что унесли на дерматиновых носилках, как тогда его жену. Больше Саши не будет. Никогда.
Она обежала темный грязный бок и уселась на пассажирское сиденье.
— Давай. Вот сюда голову, а сюда руку. А правую как мы засунем? Или так оставим?
Таким образом, Данилов знал совершенно точно, когда кончилось его детство — в промежутке между половиной девятого утра и двумя часами дня, когда ему исполнилось четырнадцать лет.