— Нет, — буркнул он в телефон, — пока нет. Не могу. Не могу, сказал! Хорошо. Да. Да. Але! — крикнул он в сторону кухни, куда удалился вежливый Данилов, чтобы не слышать, о чем говорит Грозовский. — Данилов, я поехал, спасибо!
Почему он согласился ехать с Тарасовым?! Как он теперь вернется из Жулебина в свой Последний переулок?! И воспоминания, ненужные, лишние, отнимающие остатки уверенности в себе, и разговоры идиотские, и «теплые слова» в микрофон, и недоеденная груша, и треснувшее детское ухо, и жалость к себе, которую он ненавидел и которой стеснялся!..
— Марта, — сказал Данилов встревоженный ее тоном, — все обойдется. Я знаю совершенно точно.
Ему даже в голову не приходило, что за ними нужно следить. Что один из них пришел специально затем, чтобы залить кровью его концертную рубаху.
Он переложил бумаги. Сначала левые направо, а потом нижние — наверх.
— Данилов, хоть бы ты рассказал мне, что надумал! Почему с Веником? Ты решил, что все дело в Венике?