— Да брось ты, Данилов! — весело сказал Олег. — Какие там у тебя заказы! Ты про заказы мне ничего не рассказывай. Я тебя знаю с восьми лет, при мне можешь не выпендриваться!
— Потому, что у меня было больше возможностей и больше всего потому, что я смог начать все сначала, когда выяснилось, что музыкантом я не стану. Его это взбесило. Еще я думаю, что он гораздо больше, чем я, хотел быть сыном моих родителей. Таких… знаменитых и таких всесильных. Он считал, что, если бы у него были такие родители, он был бы Паганини. Не знаю. Может, он и прав. Мать к нему относилась всегда лучше, чем ко мне.
Наверное, так чувствует себя человек, которому вырезали наконец то, что мучило его и пугало, а теперь хоть и боль, и слабость, и неизвестно когда заживет, зато — полная свобода, победа, радость, что справился, что преодолел!
— Вы что, — спросил милицейский оскорбительным тоном, — тупой? Ну, конечно, работает!
— Это я, — объяснил он терпеливо, — я упал, ударился о железный прут…
Грозовский не звонил и вообще про Кольцова знать не мог, тем не менее откуда-то знает.