Никто не хохотал, не говорил громко, не чавкал, не пел, не болтал, не стучал вилкой по стакану, не задавал глупых вопросов, не гонял по компьютерному полю супермена, выкрикивая «давай-давай!», не надувал пузыри из жвачки, не матерился, не разваливался в кресле, не рассказывал анекдотов, пока в поле зрения был Данилов.
Кряхтя, он вытащил себя из машины и напялил дубленку, которую Марта сунула ему в руки. Ему не хотелось пачкать ее, и он все время старался не задевать пиджаком за чистый и мягкий мех. Все было хуже, чем показалось сначала. Вот черт. Выглянул бессменный Иван Иваныч, улыбнулся приветливо. В лифте они молчали, и, когда Марта открыла дверь, Данилов сразу пошел в ванную, кинув дубленку в кресло.
— До Бруклина лететь далеко, — пробормотал Данилов.
Ни разу ни в чем он не сделал ни шага ей навстречу. Он предпочел забыть о ней, сделав вид, что очень занят — он и вправду был занят. Ему хватало самодовольства и эгоизма думать, как ему не повезло с женой. Он перестал ее замечать, и она погибла.
— Не ходи за мной, — приказал Данилов, — стой там!
— Ладно, — как будто ставя точку, произнес Тарасов, — черт с тобой. Человека в нем не видели! Твоя мать только и делала, что тобой занималась. Тебя в училище каждый день шофер возил! Ты в самых лучших концертах играл, у лучших педагогов… Ты что, думаешь, тебя за красивые глаза везде пихали или потому, что ты был такой гениальный?! Брось ты, Данилов. Мы все были одинаково гениальные. Только таких родителей, как у тебя, больше ни у кого не было!..