Когда дозор вышел на опушку леса перед деревней, солдаты увидели, что большая часть деревни — пепелище, хотя некоторые дома еще догорают. Никакого движения на пожарище не было. Однако, через некоторое время, немного левее, на другом берегу реки Бартым, показался дозор, который тоже продвигался в сторону деревни и уже начал переходить по льду замершую реку.
Самойло оглядел военных специалистов и, видимо не найдя на их лицах таких вопросов, ответил, — Вопросов нет, Лев Давидович. Вы правы, давайте переходить к делу. Я думаю, что начнет товарищ Бонч-Бруевич, — Александр Александрович немного замялся, но договорил, — И еще одно, товарищ Троцкий. Разрешите нам все-таки вставать во время доклада. Это привычка и мы, как бывшие офицеры, чувствуем себя неудобно, докладывая сидя.
Красноармейцы, рабочие, крестьяне, солдаты, мастеровые!
«Или мои? И почему все-таки, Лев Давидович?» — вот так я подумал, но доктору сказал, решив его не расстраивать, что помню совещание, а потом удар и уже ничего не помню.
— Хорошо, Феликс Эдмундович, я согласен. Ты понимаешь, что возникшую проблему надо решать радикальным путем? Иного выхода нет и надежда здесь только на тебя. Я слышал, что у товарища «Андрея» туберкулез в тяжелой форме, ты в курсе этого?
Да и впечатление он произвел действительно благоприятное, даже придраться не к чему и план толковый и меры. Оголил он эту Вятку и что? Ничего. Сидят, не бунтуют, боятся. Лев действительно провел громадную подготовительную работу. Неужели только для того чтобы свалить нас.