Молчали мы долго. Леха пил, а я прихлебывал чай и раздумывал над его словами.
— Я не понял про что, но кричал, что ему план нравится. Сейчас уже подуспокоились, чего пишут и чертят, но все равно ругаются.
После этих слов он, повернулся к Дзержинскому, — Феликс Эдмундович, у тебя есть замечания? — тот промолчал и, глядя на карту, отрицательно помотал головой. — Пожалуйста, Лев, говори дальше.
За столом разговор зашел о чекистах вообще и о Дзержинском в частности. Начали опять с репрессий, только на этот раз уже среди работников НКВД.
Лев Давидович очень изменился не только внешне, но и внутренне.
— Лев, почему ты решил показать это письмо именно мне? Оно конечно интересное, но совершенно не в моей компетенции, скорее уж надо было договариваться о встрече с Феликсом, это его епархия, — Станин выжидательно смотрел на меня, но так как я молчал, Иосиф Виссарионович продолжил. — Или Владимира Ильича и ЦК надо было поставить в известность. Так почему я?