Низко над крышами прошли два вертолета, прежде чем они скрылись за ближайшими крышами, правый выпустил ракеты, и они ушли куда-то вниз, Мазур не знал, куда, он даже не старался вспомнить, что за объекты расположены в той стороне. «Ну, предположим, на наших они не полезут, – подумал он. – Поостерегутся получить по зубам. На базе изрядно бронетехники, в порту полк морпехов, там наша эскадра, да и авиация имеется. Не рискнут. Но застрявшим в городе одиночкам, как учит жизненный опыт, придется скверно – переворот все спишет, любые эксцессы, сейчас ведь нет никакой власти, подозреваю, а новая от всего отопрется, списав на трагическое недоразумение… Да уж, лучше убегать сломя голову, того, кто попробует затаиться где-нибудь, быстрее зарежут…»
Он, укрываясь за скалами, стал перемещаться пониже. Не видел своих, но заранее был уверен, что они выполняют те же маневры – хватило времени, чтобы вдумчиво обговорить все варианты предстоящей акции и расписать партитуру…
– У тебя водка есть? – произнес Лаврик куда-то в пространство.
Их разделяло метров десять, не больше. Автоматы с той и с другой сторон мгновенно поднялись. Мазур вмиг определил, что неизвестные вряд ли представляют собой регулярное воинское подразделение – одежда из одной каптерки, но вот с вооружением полный разнобой: тут и «Калашниковы», и парочка старомодных английских винтовок, и французские тарахтелки не самой последней системы, и обшарпанная «эм-шестнадцатая»…
Мазур и бровью не повел. Это была армейская низшая каста – военные советники мелкого пошиба и переводчики столь же незначительного калибра, так называемые хабиры. По большому счету, именно на таких чернорабочих военной машины, безропотных пролетариях очень многое держится и в родном отечестве, и за его пределами, – но это вовсе не означает, что служба их протекает в комфорте и довольстве, как раз наоборот. Мазур для них был очередным отутюженным и наодеколоненным штабным франтом с тепленького блатного местечка, тыловым бездельником, – но ведь не станешь же им растолковывать истинное положение дел, ни права такого нет, ни желания. Словом, он и ухом не повел, перехватив парочку взглядов, исполненных натуральной классовой ненависти, то есть того, чего в Советском Союзе не могло существовать по определению. В конце концов, ему с ними детей не крестить.