Мазур задумчиво смотрел на розовеющую полоску неба. Давно прошли те времена, когда посвященность в суперзакрытые государственные и военные тайны вызывала у него восторг и ликование.
– Вот видишь. А время не терпит. Это, – он похлопал себя по нагрудному карману, – нужно доставить как можно скорее. Иначе сорвем к чертовой матери всю операцию – я имею в виду шум вокруг головотяпства на американской базе, сиречь притоне диверсантов, в результате которого они сами себя подорвали…
– Целы там? – заорал Лихобаб, высовываясь из люка.
Кто-то подошел сзади на цыпочках, чуть стукнув, опустилось на пол кресло. Мазур сел. Тут же в руках у него оказалась чашечка кофе. Свита, не поворачиваясь к хозяину спиной, начала покидать комнату.
Только человек непосвященный, штатский и мирный, никогда в жизни не охотившийся профессионально на себе подобных хомо сапиенсов, может подумать, что устроившийся в засаде помянутый профессионал предается размышлениям о войне, будущей резне и тому подобных суровых вещах.
Причина выяснилась тут же: товарищ Хоменко, пошатываясь, выбрался из машины, оперся на заднее крыло и непринужденно принялся справлять на колесо малую нужду. Посол стоял рядом, на случай, если вдруг зачем-то понадобится. Из переднего бронетранспортера смотрели черноберетники – с каменными физиономиями восточных людей, привыкших, что гостю позволяется все. Мазур уставился себе под ноги, ежась от стыда. Хорошо еще, Лейла не покидала своего броника – но не слепая же она, и не глухая, в самом-то деле…