Если бы у меня были свободны руки, я, наверно, зажала бы рот, чтобы подавить рвущийся наружу крик. Но я не могла ни кричать, ни двинуть рукой. Мои руки все еще держали сзади. Когда Джек был окончательно обездвижен, тот, что стоял позади меня, снова подтолкнул меня вперед. Я обошла Джека, пытаясь обернуться, поймать его взгляд. Но мне не дали.
Он отнес меня в нашу постель. И снова меня ласкал. А я ласкала его огромное великолепное тело, гладила его рожки и терлась лицом о его крылья. А потом я пообещала себе, что если он захочет снова оставить на моей спине шрамы, я попрошу его, чтобы он не отключал меня. Ему нравилось это, а я не умру от боли. А даже если я начну умирать, он мне не позволит уйти. Я верила ему, я доверяла ему больше, чем самой себе. Ради него, ради его взгляда я готова была вынести любую боль, зная, что секунду спустя он подарит мне такое же по силе и мощи наслаждение. Таков был мой Палач, и таким я его и любила.
— Как пожелаете, повелитель, — я скорчила рожу и, кряхтя, повернулась на бок.
— Хочешь взглянуть, Фаворитка моего Спутника? Пойдем со мной.
— Пей и живи вечно, — произнес он торжественно, и первые капли его крови упали в мой раскрывшийся рот.
Я не могла лгать Джеку. Я никогда ему не лгала. Могла умолчать какие-то факты, но не лгала. Это было бы нечестно. Тем более сейчас, когда рядом стоял Люциан, когда сам Джек понимал, что ничего не бывает просто так, и я каким-то образом была связана с Палачом. Мне только хотелось верить, что муж не считает меня предательницей. Видит Бог, я его не предавала. Даже в мыслях.