– Предлагаешь заколотить Дверь досками и забыть о ней навсегда? Сам же первым не выдержишь и полезешь туда на следующий день. Говоришь, опасно? А на питерских улицах, по-твоему, тишь да благодать?
– Да. Иначе получился бы странный парадокс, та реальность «догнала» бы нашу и Дверь в итоге исчезла. Что-то вроде интерференции, наложения… Разница в годах, месяцах и днях между «здесь» и «там» всегда одинаковая, в твоем случае – тысяча сто сорок семь лет и еще примерно полгода. Запомни накрепко: Двери изредка имеют свойство «закрываться», аргусы называют это «слепыми периодами», и если ты вдруг окажешься по ту сторону, придется или ждать несколько месяцев, или искать другую червоточину, чтобы вернуться. В семидесятых годах я упустил время, а ближайшая открытая Дверь находилась в Кракове – я не испытал никакого удовольствия, добираясь из Мюнхена в столицу Речи Посполитой. Тридцатилетняя война, эпоха страшненькая.
Как хочешь, так и понимай эту чудовищную галиматью. Наталья лишь вздохнула, отбарабанив пальцами по клавишам.
– Ничего себе, – пыхтел Серега, – из промозглого питерского ноября прыгнули в самый разгар лета. Грандиозно… А ну постой! Что это такое по-твоему?
– Схему распечатал. – Славик полез в карман куртки за листом бумаги. – Вот, посмотри. Очень просто. Вдоль путей до поворота на Железнодорожную улицу, затем на Первую Северную и в самый конец… Недалеко, километра полтора от силы. Не замерзнешь? Ветер холодный.
– Но ведь это уже само по себе – изменение?