Какое-то время Риццоли молча стояла возле постели больного. Как много трубок, думала она. Как много приборов. И в центре этого нагромождения — Корсак, превратившийся в бесчувственную плоть. Врачи подтвердили инфаркт, и, хотя кардиограмма уже была стабильной, он оставался без сознания. Из его открытого рта словно пластиковая змея выползала эндотрахейная трубка. Резервуар, подвешенный у края кровати, собирал редкие капли мочи. Хотя больничные простыни прикрывали его гениталии, грудь и живот были обнажены, и из-под простыни выглядывала одна волосатая нога с грубой ступней, на которой выделялись желтые нестриженые ногти. Ей вдруг стало стыдно оттого, что она вторглась в его интимный мир, увидела его таким жалким и беспомощным. И все равно не смела отвернуться. Словно какая-то неведомая сила приковывала ее взгляд к тем частям тела, которые обычно не демонстрируются посторонним.