– Русские! – крикнул ему Эмархан. – Убить меня хотят! Беги, брат!
– Вы знаете, друг мой, что производство нижних чинов в офицеры является привилегией главнокомандующего Кавказским корпусом, а я всего лишь начальник одной из трех линий, – отвечал мне Александр Фаддеевич. – Но я нынче же велю дать вашему протеже унтер-офицерские лычки, это в моей власти. Кроме того, пошлю представление на него в Тифлис, однако дело это долгое. Положение главнокомандующего и без того шатко. Он не посмеет своею властью, без одобрения высшей инстанции, производить в прапорщики такого человека. Никитина ведь не за пустяки вроде дуэли иль пьяного дебоша разжаловали. Но ничего. Бог даст, одержим викторию, тогда и его дело решится. Ну а повезет взять самого имама иль хоть Хаджи-Мурата – тут нам сам черт будет не брат. Просите тогда чего хотите. Этакого героя, как вы, даже и не мне награждать – берите выше.
Никитин с капитаном остались вдвоем. Олег Львович думал, что доктор Кюхенхельфер, конечно, превосходный человек, но очень уж много говорит, а с Иноземцовым отлично молчится. С другой стороны, Прохор Антонович пригодится вечером, чтоб не возникало конфузливых пауз. Перспектива этих пауз Никитина очень беспокоила.
– Он говорит, что утром лошади будут, а прочее нас не касается. Вероятно, он возьмет их взаимообразно у кого-нибудь из своих приятелей-разбойников. Не суйтесь вы с вашими ассигнациями, только обидите.
– Вот мои условия. Менять их я не намерен. Разве что в сторону ужесточения. Мы стреляемся непременно сегодня. На пяти шагах, чтоб после не говорили, будто я воспользовался своей известной всем меткостью. А насчет места – доктор его знает. Я не случайно помянул Грушницкого. На той самой скале он дрался с Печориным. Всё, ничего не желаю слышать! – замахал он рукой, видя, что Иноземцов хочет возражать.