«На призыв мой тайный и страстный о, друг мой прекрасный, выйди на балкон», – самозабвенно выводил неведомый певец.
– Вон энти ихние, с клетками, – показал на окна дворник. – Очень пташек обожают.
– Вперед, господа! За Бога, Царя и Отечество!
Вышел, однако ясно было, что не поздней, чем через минуту, вернется.
На поле и вовсе творилось невообразимое. На Козловского бросились товарищи по команде, и давай хлопать по спине, обнимать, целовать, а потом и подбрасывать в воздух. С трибун на поле выбежали энтузиастические болельщики. Дамы визжали. Над немецкими скамьями стоял скорбный вой.
Лавр Константинович поднялся, вынул большие очки странного вида – с кожаными наглазниками и на лямках.