Временами женский галдеж становился совсем уж невыносимым, и я шла во внутренний двор, к казармам. Там Гарник с Зигмондом гоняли мужчин. Не учили даже — натаскивали, как натаскивают охотничью свору.
Имя капитана отозвалось эхом недавнего воспоминания, моим собственным, но словно чужим голосом: "Рэнси, идем Гарника искать!"
— Мало дал. Надо было сразу укладывать, чтоб до утра.
— Я бы объяснил, но не успею. Ты отца попроси, пусть научит. У тебя должно получиться. — Молодой барон встал, обвел кухню внимательным взглядом. — Рассказывайте.
Гость, жадно уничтожив ужин, спросил еще пива. Но напиваться не стал: сидел себе, тянул неторопливо, по глоточку, всем своим видом выражая "устал, отдыхаю, никого не трогаю", а разговоры стекали в его уши, как талые ручейки по весне — сами, без малейших усилий с его стороны. Впрочем, ничего особо интересного «менестрель» так и не услышал: заботы, волновавшие нынче верхушку славного города Оверте, не назвал бы предосудительными даже самый пристрастный судья.
Анегард сглотнул: прощение — это для виновных, согласиться, значит, признать… а нет…