— Что это? — я качнула тыковку-горлянку; в ее утробе плеснуло незнакомое мне зелье. Защекотал ноздри терпкий запах, кольнуло недовольство: я-то думала, бабулину науку всю уже переняла, ан, выходит, нет!
Сел к столу — так, чтоб не выпускать из виду дверь и окно. Я поставила перед ним кружку и замерла, вдруг ухватив то на его лице, чего не приметила в лесу.
Рука шарила по груди, словно пытаясь защитить обнаженное сердце. До странности пусто и холодно было там, и пустота подсказала ответ: что-то стряслось с девчонкой из замка Лотаров, которой он подарил амулет, как там ее — Сьюз? Ну, друг Марти, сказал себе «менестрель», раз уж ты разбрасываешься святыми амулетами ради ясных глаз деревенских красоток, не жалуйся, когда потом не спится! Слишком долго он жил рядом с твоим сердцем, многолетняя связь не разорвется за день или два, вот и получай теперь весточки о чужих неприятностях.
— Слушайте меня все! — Зигмонд обвел собравшихся тяжелым взглядом. — Люди поговорили с богами, и скоро станет ясно, кто из них получит ответ. Но у меня, — Зиг медленно, нарочито показал клыки, — тоже есть вопрос к моей богине. Все мы, кто здесь есть, связаны узами крови, и я задам его так, чтобы вы слышали.
Все, надоело! Сил моих больше нет слушать всякие глупые бредни.
Простыни в "Королевском стремени" отличались чистотой, служанки неназойливостью, а окна и двери — крепкими запорами, и путешественник имел все основания предвкушать спокойный сон. И все же среди ночи его разбудило ощущение опасности, иглой пронзившее сердце. В комнате стояла та прозрачная тишина, в которой легко слышен даже шорох лапок пробежавшей мыши; и ничто, кроме быстрого дыхания пробудившегося человека, не нарушало ее сейчас. Постоялец затеплил свечу, оглядел номер. Проверил дверь, окно. Все было спокойно, вот только сердце стучало как бешеное.