Ольга открыла внутреннюю дверь, свернула направо, поднялась по короткой лестнице и, не утруждая себя стуком в дверь — не пристало как-то гусару, пусть провинциальному, деликатничать с подобными торгашами, — распахнула ее на всю ширину.
Он говорил что-то еще, плел пустяки, но Ольга не обращала внимания. Гораздо интереснее оказалось то, что слова немца сопровождало: от его плавно двигавшихся над столом ручек стали исходить полосы белесого тумана, пронизанные тусклыми искорками — они тянулись к Ольге, смыкались, словно закутывая ее в некий кокон…
— Уверена, что не доискались. Иначе, чует мое сердце, сразу нагрянули бы, кипя от негодования, отношения выяснять…
Из-под одеяла в цветочек вынырнула худая голая рука с обтянутыми кожей крючковатыми пальцами, больше похожими на гвозди, — бог ты мой, и это та самая широкая ладонь, что позавчера так уверенно покоилась на крученом поясе?!
И тем не менее Ольга Ивановна Ярчевская, всему свету известно, не более чем княжеская воспитанница. Девица, кровным родством ни с кем из обитателей усадьбы не связанная.
Остальные двое невольно бросили взгляд на окно, и Ольга торопливо отодвинулась в простенок.