Говорили о камергере, конечно, всякое, сплетничали старательно и обильно — с превеликой оглядочкой, конечно… Ольга уже не в первый раз слышала, что камергера подозревают в чернокнижии, колдовстве и обладании загадочными книгами из тех, что способны принести владельцу несказанные выгоды и могущество, но в то же время, как известно, требуют в обмен бессмертную душу. Верила она во все это плохо. Точнее говоря, плохо верила в жуткое чернокнижие и некое могучее колдовство, а также в заговоренные книги. Ведовством мелким этот мир, конечно, был насыщен гораздо сильнее, чем кажется образованным, прогрессивным и вольнодумным горожанам — оно, ведовство мелкое, провинции присуще испокон веков, от гаданий, всевозможных наговоров-заговоров и присух до пастушьего, рыбацкого, мельничного и прочего похожего прадедовского искусства. Сколько она себя знала, окружающие гадали на женихов и невест, порой насыпали град на посевы врагов, накладывали заклятья на благополучную поездку, на сбережение стада, на добрый улов — и тому подобное. Но это было совсем другое — именно что мелкое, житейское, подручное… никакое не колдовство даже, а так, провинциальное умение время от времени пользоваться не силами даже, а, если можно так выразиться, штучками. В которые горожане верили плохо, но они, штучки эти, тем не менее существовали по углам. Простая и совершенно неграмотная крестьянка Ульяна заговаривала зубную боль, а столь же темный крестьянин Пахом за скромную плату накладывал на амбары какие-то слова, навсегда изгонявшие мышей и не позволявшие являться новым. И так далее, и тому подобное. Дело было совершенно житейское. А вот книжные страхи вроде заколдованных книг, вызова самого Сатаны в реальной жизни на Ольгиной памяти не случались. Что бы там ни рассказывала, пребывая в добром настроении, Бригадирша…