Но в середине следующей смены случилось что-то крайне странное. Лене вдруг показалось, что ее руки не подняты вверх, а молитвенно сложены перед грудью.
— Когда-то ты спрашивал, — сказал Алаудин, — почему меня называют тенью Всевышнего. Я объяснил тебе, что все дело в моем смирении, и это так и есть. Своих желаний у меня нет, и я просто инструмент в руке Царя Царей. Но есть и другая причина, о которой я не мог сказать тебе, потому что ты был слишком мал. Меня называют тенью Вседержителя, ибо в моей власти показывать людям его чудеса и тайны. Вернее, не сами эти чудеса и тайны, поскольку они слишком грандиозны для слабого человеческого разума, а только их тень…
Встречу он начал с того, что построил девушек в шеренгу.
«Многие вещи, которые принято рассматривать в качестве непреложных культурных, этических и метафизических констант, являются в действительности просто побочными следствиями борьбы еврейского народа за выживание…»
— Я не виновен! — закричал очнувшийся наконец пилигрим. — Я молюсь здесь с самого утра! Что вам от меня надо…
Странным было то, что во время разговора с Леной Вера каким-то образом продолжала петь «Колеса любви». Возможно, вся беседа с подругами была просто галлюцинацией — но, как только Лена подумала об этом, девушки исчезли из ее поля зрения, и вопрос потерял актуальность.