Пройдя через деревню, они начали взбираться вверх по склону Стоутсхедского холма. Шли молча: ни у кого не хватало дыхания на разговоры. То один, то другой время от времени натыкался на кроличьи норы или поскальзывался на чёрных бугорках травы. Каждый вздох ножом врезался в грудь Гарри, и вот, наконец, его заплетающиеся ноги ощутили плоскую верхушку холма.
Приближался рассвет. Гарри, Рон и Гермиона выбрались из своих спален очень рано и вместе поспешили наверх, в Совятню, чтобы послать записку Сириусу. Теперь они смотрели в окно на туманные окрестности. Все трое были бледны, глаза у них опухли от недосыпания и долгих разговоров о Крауче этой ночью.
— Да, но я был единственным идиотом, который принял слова той песни всерьёз, — с горечью сказал Гарри. — Бери же Кубок!
— Наоборот, — прорычал Хмури, — это очень важно. Кому понадобилось лезть к тебе в кабинет?
Наступила мёртвая тишина. Все, кроме Хмури, застыли на месте, а Хмури повернулся к Гарри. Его нормальный глаз глядел прямо на Гарри, а второй, волшебный развернулся и смотрел вовнутрь головы Хмури.