Днём они отправились на прогулку. Снег был ещё не тронут, не считая двух тропинок, протоптанных Дурмштрангцами и Бобатонцами. Гермиона отказалась играть в снежки с Гарри и братьями Уизли, а в пять часов объявила, что возвращается в замок, чтобы подготовиться к балу.
— Я сказала ей, что выпущу её, когда мы вернемся в Лондон, — продолжила она. — Я наложила Нерушимое Заклинание на банку, так что она не может трансформироваться. И я велела ей отложить перо на целый год. Посмотрим, пройдет ли у неё привычка писать гадости о людях.
Он никак не мог избавиться от этих мрачных мыслей всю дорогу в теплицу номер три, куда они шли по промокшим овощным грядкам. В теплице от дурных мыслей его отвлекла профессор Спраут, которая продемонстрировала классу самые уродливые растения, которые он когда-либо видел. Они совсем не были похожи на растения, а скорее на огромных, жирных, чёрных слизняков, торчащих из земли. Все они слегка извивались, и на каждом красовалось несколько крупных блестящих похожих на опухоли наростов, наполненных жидкостью.
Снег падал на замок и окрестные земли, укутывая их одеялом. Бледно-голубой экипаж Бобатонцев стал похож на большую замёрзшую тыкву, устроившуюся рядом с пряничным домиком Хагрида; иллюминаторы Дурмштрангского корабля сковал лёд, а снасти заиндевели. Домовые превзошли себя, готовя горячее тушёное мясо и великолепные острые пудинги, и, пожалуй, только Флёр Делакур удалось найти, на что пожаловаться.
— Он беспокоится о тебе! — резко ответила Гермиона. — И Хмури, и Хагрид тоже! Так что слушай, что тебе говорят!
— Профессор, а я бы с удовольствием выпил немножко глинтвейна, — с надеждой проговорил один из учеников Дурмштранга.