Форестье, по-видимому, не слыхал, что она сказала.
Оставалось только уйти. Мужчинам стало жаль пожертвованных двадцати франков; они были злы на тех, кто попировал тут, наверху, а потом ушел, не заплатив.
— Но не могу же я явиться к ней в такой ранний час.
— Значит, я твой должник? — продолжал он допытываться.
Дюруа пришелся по вкусу кортон, и он всякий раз подставлял свой бокал. Радостное, необыкновенно приятное возбуждение, горячей волной приливавшее от желудка к голове и растекавшееся по жилам, мало помалу захватило его целиком. Для него наступило состояние полного блаженства, блаженства, поглощавшего все его мысли и чувства, блаженства души и тела.
— Да нет же, котик, это тебя не касается, это мой маленький каприз.