А для меня сейчас куда важнее было то, что мой сын снова сидел рядом со мной.
Все смотрели на Ингу. Ее бросило в жар, и в то же время руки ее были холодны, как лед.
И тогда я снова запутался в паутине. Она облепила меня со всех сторон, клейкими нитями опутав руки, ноги, мозг; я слабо ворочался в ней — бездумно, бессмысленно — а от движений моих по нитям, как по струнам, бежал легкий трепет, и вдалеке равнодушно-сытым пауком ждал таинственный Переплет… Он отражал дрожь, рожденную мной, и она возвращалась ко мне — результат моих трепыханий, моих Поступков, моих…
Лежа, я зачем-то кинул в бородача с факелом шишкой, и она пролетела через него, в районе груди, и попала в Бакса — который, по всей видимости, промчался сквозь факельщика и последовал моему примеру, чувствительно войдя в соприкосновение со стволом дерева.
— Папа Его тоже видел, — это Менора моя вовремя влезла, вся в отца девка… — Правда, папа?
— Баксик, не выделывайся… Не время сейчас. Надо что-то делать…