Утро отнюдь не оказалось мудренее вечера, но даже с утра помирать никто из нас не торопился, так что мы на время отставили эту идею в сторону и собрались на военный совет.
Талька кусал губы, не глядя на окаменевшую Вилиссу.
Топорик у меня в руке — ровно сам впрыгнул. Рванулся я лосем сохатым, осинку ту с перепугу с двух ударов свалил, поперек трясины деревина легла, я сверху, уцепился, дальше не помню…
Она внезапно повернулась и унеслась прочь, оскользаясь на размокшей земле, а я стоял, как вкопанный, и все глядел вслед девочке-половинке с больными глазами.
— Кто, — спрашиваю, — со мной первача тяпнет?
Талька замолчал и вернулся к нам. Беременная женщина зашла в дом, пробыла там с минуту и вернулась с трехлитровой банкой желтоватого самогона (запах мгновенно распространился во все стороны) и увесистой сумкой.