Вожак втащил Тиэрто, усадил и накинулся сердито на меня. Я грубая, бестактная и ничего не понимаю в айри. Он все знает и Ринк тоже, дочь призналась, и что теперь, доводить еще одного человека? Не человека, какая разница! Он так уютно кипел и злился, что даже айри слушал с растущим любопытством. Иссяк, махнул на нас рукой и ушел.
– Никогда не поступаешь так, как умница Ника, – отругал он, гладя по голове. – Давно пора снова научиться плакать. Хорошее женское дело. Полезное. Может, попробуешь?
Хуже всего то, что эти не-люди не говорят речей. Просто думают и чувствуют вместе. Сейчас они дружно уважали Капитана и Учителя, скорбели и готовились вернуться и сделать Хьёртт живым миром. Очень основательные мысли, мороз по коже от их решимости и уверенности. Да еще вожак в волчьем облике, серьезный и задумчивый, нервно осматривающий горизонт, запоминая этот день, пустыню, нас и наши мысли. От не-сказанного при его участии уже нельзя отречься. Это куда крепче человеческих клятв.
Он знал, что лаборатория не может оказаться похожей на страшное место, покинутое недавно, но не мог успокоиться, бросив волчиц беспомощными в неизвестности. Тем более – сестру. Он ее толком рассмотреть-то не успел. Вот бы их с Сиддой познакомить! У него, выходит, настоящая большая семья!
– Никто не пробовал… – вожак удивился очевидной мысли. – Ты умеешь так?
А премудрая Лимма все бушевала, настаивая срочно сдать попавшую к ним незаконно запись. Которой у них, само собой, никогда не было, но что может быть слаще тайны? Тем более наставницу снавей срочно вызвал по внутренней связи Ниэст. Настолько неотложно, что госпожа Энзи забыла обо всем и ушла, не выгнав их в коридор. Кабинет немедленно подвергся повторному пристальному осмотру. Нашлась и запись со встречи, и несколько крупных фото волвеков, и материалы по Хьёртту.