Николай Степанович поднял голову и прерывисто вздохнул. Можно было догадаться и раньше, подумал он, можно было вычислить… это всегда так: то, что не подпирает, то, что не страшно забыть, отложить, перенести — забывается, откладывается и переносится. А потом мы опять не готовы…
Было почти темно, особенно над самой головой. По краям серело небо, сзади — туманно и размыто, впереди — подчёркнутое снизу резко, размашисто и изящно.
— А по кости восстановят и саму птицу Рух, — насмешливо сказал Отец Учащегося.
Но невдолге и сами недавние богачи сделались босы, наги и крепко связаны. Брат Маркольфо не успел извлечь клинок из посоха, Сулейман первым делом лишился своей кривой джамбии.
Наконец он понял, что по коридору действительно идёт толстомордый бенедиктинец в жёлтой чалме. И даже не идёт — неторопливо движется, заглядывая в каждую нишу-каморку, где томится на цепи очередной одержимый.
Николай Степанович вынул из позаимствованной в библиотеке папки сложенный ввосьмеро лист волокнистой бумаги. Развернул его.