А на обороте записки изображена была — вернее, вытиснена — менора, семисвечник. И я вдруг подумал, а не ради ли этого рисунка отец и отправил записку? Может, мы её всё это время не с той стороны читали?
Николай Степанович долго стоял, уронив руки. Такой досады от несбывшегося, от обмана — он не мог припомнить. Наверное, было что-нибудь. Но давно. Успел забыть…
— Я предлагаю… — начал было Николай Степанович, входя вслед за Аннушкой в лифт — и тут грохотнуло в первый раз.
Судя по всякого рода приметам, шёл восьмой, или девятый, или десятый день пути. Все сбились со счёта, кто вёл счёт — а кто не вёл (например, сам Николай Степанович), сказал бы, что идут они бесконечно и что конца этому не будет…
В общем, дошло до того, что она меня уже бьёт. Вот так вот, кулачками… ну, ни в какие ворота… Я её легонечко сгрёб, поприжал, успокаиваю, баюкаю. И так она у меня на руках и уснула, представляешь?
«Дорогой Николас! События крайней важности требуют нашей немедленной встречи. Жду вас как можно скорее — сегодня, разумеется — по адресу …» — и вот тут уж точно неразборчиво, потому что Отто испанское название изобразил стандартной латиницей. Carders, что ли? Или просто carrer, что значит «улица», или вообще c. Argenteria…