И сразу в воздухе повисла мысль: а нельзя ли это если не подчинить, то хотя бы исследовать, а потом использовать полученные знания? Поскольку последнее, что осталось недоступным эронхаям, — это подлинный смысл жизни…
— А когда сильно напьются? — злорадно сказал поэт.
Николай Степанович наклонился к узору, всмотрелся. Камень был с намёком на полупрозрачность; внутри угадывались микроскопические золотые искорки.
Никаких крыльев нет. Просто умираешь — и всё.
Словно в замедленном кино — видно было, как, сверкая отражённым светом молний, сверху и со стороны моря плотным ровным строем несутся градины.
— Ах, как в масть! — хохотнула Надежда; мне показалось, что она вот-вот сорвётся, и Тиграну это тоже показалось, он её сгрёб и прижал. — Я бы воспользовалась! Сколько там? Две недели?