Но тут с другой стороны корабля раздались и тявканье, и конское ржанье, и верблюжий рёв.
— Тихо-тихо-тихо… — сказал молчавший доселе Толик. — Нас тут слышат. И могут исполнить, что сказано. То, что пожелаем в сердцах.
— Допустим, он тоже ни черта не чувствует и не понимает. Тогда?
И во множестве рождались младенцы с жабрами…
По сахре, по тропе караванной, где шагают верблюды из Каира в Багдад,
Жюли была поэт; это можно сказать твёрдо. Она писала очень мало, но то, что она показала мне, было попросту хорошо. Главное, она не подражала никому. Чувствовались своё дыхание и своя рука. Я велел ей готовить книжку; рукопись она мне, однако, так и не послала, а на напоминания (редкие, к сожалению) отделывалась вздорными отговорками. Потом началась война…