Голос его звучал все так же подчеркнуто холодно и тягуче, но она почувствовала за этими словами рвущуюся наружу ярость — ярость безжалостную, как удар хлыста. Она колебалась, не зная, на что решиться, но он уже стоял рядом и крепко схватил ее за руку, причинив ей боль. Он слегка вывернул ей руку, и, вскрикнув от боли, Скарлетт поспешила сесть. Вот теперь ей стало страшно — так страшно, как еще никогда в жизни. Когда он нагнулся к ней, она увидела, что лицо у него темно-багровое, а глаза по-прежнему угрожающе сверкают. И было что-то в их глубине, чего она прежде не видела, не могла понять, что-то более сильное, чем гнев, более сильное, чем боль, владело им, отчего глаза его сейчас горели красноватым огнем, как два раскаленных угля. Он долго смотрел на нее — сверху вниз, — так долго, что, не в силах сохранить вызывающий вид, она вынуждена была опустить глаза; тогда он тяжело рухнул в кресло напротив нее и налил себе еще коньяку. Мозг Скарлетт лихорадочно работал, придумывая систему обороны. Но пока Ретт не заговорит, ей ведь трудно что-то сказать, ибо она в точности не знала, в чем он ее обвиняет.