Глаза Ретта еле заметно торжествующе сверкнули, и он наклонился, чтобы завязать Бонни шнурок.
— Да нет, ничего страшного — кость не была задета, — с явным огорчением сказал он. — Меня отослали на юг, в госпиталь, а когда я уже почти совсем поправился, нагрянули янки. Ох и жарко же было! Произошло это так неожиданно, и все, кто мог ходить, кинулись перетаскивать продукты из армейских складов и госпитальное оборудование к железнодорожным путям, чтобы эвакуировать. Только мы нагрузили один поезд, как янки ворвались в город. Они ворвались с одного конца, а мы улепетываем с другого. Ох и печальное же это было зрелище: сидим на крышах вагонов и смотрим, как янки жгут продукты, которые мы не успели со склада забрать. Товара всякого, мисс Скарлетт, было навалено вдоль железнодорожных путей на добрых полмили — так они все сожгли. Мы и сами-то едва ноги унесли.
— На я никогда по-настоящему не любила Эшли! — В таком случае вы отлично имитировали любовь — до сегодняшнего вечера. Скарлетт, я не корю вас, не обвиняю, не упрекаю. Это время прошло. Так что избавьте меня от ваших оправдательных речей и объяснений. Если вы в состоянии послушать меня несколько минут не прерывая, я готов объяснить вам, что я имею в виду, хотя — бог свидетель — не вижу необходимости в объяснениях. Правда слишком уж очевидна.
— Когда я одалживал вам деньги на приобретение этой лесопилки, я поставил одно условие, которое вы согласились выполнить и которое состояло в том, что эти деньги никогда не пойдут на Эшли Уилкса.
— Что ж, я рада слышать, что вам стыдно вспоминать, как вы поступили со мной.
— Присмотри за ним, Скарлетт.., но только чтобы он не знал.