– Подожди, не кипятись! – прокричал Харри в ответ.
– Нет, – сказал он. – Мы с Мелиндой выезжаем на танцы. Будем танцевать «до-со-до», потом немецкую полечку, а потом скажем скрипачу, что он – долбаный сукин сын.
Харри переключил со второй на более низкую передачу (думаю, за всю дорогу он переключился лишь один раз – на верхнюю). Двигатель фыркнул, вогнав в дрожь весь грузовик, словно тот тоже боялся того, что лежало прямо перед нами.
– Иди сюда, сукин сын, и заставь свой член работать! Зови своих долбаных друзей! Пусть и они развлекутся!
– Да, – произнес Дин. Он опять протирал свои очки. – Примерно так.
Однако на полпути к дому это чувство опять стало сильным. Как моя «мочевая» инфекция. Мне пришлось припарковать «форд» у обочины, выйти и пробежать почти с полмили, опустив голову, работая локтями, и дыхание, вырывающееся у меня из горла, было горячим, словно я согревал его под мышкой. Потом наконец я действительно почувствовал себя нормально. Я потрусил назад, туда, где припарковал свой «форд», а половину пути прошел, и пар изо рта поднимался в морозный воздух. Приехав домой, я передал Дженис слова Джона Коффи о том, что он готов и хочет уйти. Она кивнула с видом облегчения. Стало ли ей легче? Не могу сказать. Шесть часов назад, даже три, я бы знал, но тогда уже нет. И это было хорошо. Джон все повторял, что он устал, и теперь я понимал почему. То, чем он владел, очень утомляет. И заставляет желать отдыха и тишины.