Все еще лежа в объятиях жены, в сплетении рук и бедер, я вдруг заплакал.
Я глубоко-глубоко и шумно вздохнул, когда Элен ставила поднос передо мной, а потом села напротив.
– Это ты мне велишь убираться, ты, старая сморщенная сука, – произнес он, все еще улыбаясь. – Возможно, ты еще можешь говорить мне это там, наверху, но сейчас ты не наверху. Сюда вам вообще ходить нельзя. Это за территорией. Что, Поли, устроил себе маленькое любовное гнездышко? Прямо здесь? Что-то вроде комнаты плейбоя для престарелых. – Его глаза округлились, когда он наконец рассмотрел, что находится внутри сарая. – Что за черт?
Я сделал к нему шаг. Я чувствовал, как бьется вена у меня на лбу. Давно я не был так разозлен.
Я уже полностью погрузился в свой рассказ, когда чья-то тень упала на бумагу. Подняв глаза, я ощутил холодок в животе. Это был Долан, он стоял у окна. И улыбался.
– Бедный Джон Коффи, – сказала она. – И бедный Пол Эджкум.