– Нет, – медленно сказал Даг, – не пойму... а может быть, и пойму – если думать не только о рождении ребенка, а о совместной жизни. Мне вспоминается один не такой уж юный дозорный, который однажды был готов перевернуть мир, только чтобы остаться в отряде, хоть в лагере нашлось бы сколько угодно дел для однорукого. Его мотивы тоже не были такими уж разумными.
На ее лице было написано искреннее беспокойство за Фаун. Фаун раздирали странные чувства – несправедливый гнев и желание расплакаться; болезненный комок в горле мешал ей дышать. «Мне давно не двенадцать, женщина», – хотелось ей сказать. Когда-нибудь ведь ей придется научиться говорить: «Мне двадцать. Я вдова». Такие фразы все еще не давались ей легко.
При обследовании с помощью огарка свечи поразительных находок в подвале Дагу попалась коробка сушеного сассафраса, и, не будучи уверен в качестве колодезной воды, он приготовил для них обоих отвар. Оказалось, что ему ужасно хочется пить, и он показал Фаун пример, осушив подряд две кружки. Фаун послушно, как наивный юный дозорный, сделала то же самое. «И почему это они всегда делают все, что им скажешь?» Кроме тех случаев, конечно, когда не делают...
Даг не мог не выполнить столь поразительное требование. С яростью, почти такой же, как двигавшая Фаун, он коснулся рук девушки своими руками – реальной и призрачной, и на этот раз ее Дар буквально хлынул в него и в запятнанную кровью нить.
Его рука... К которой скоро присоединился язык, очень нежный и касавшийся самых неожиданных мест... Касания были как шелк... там, там и там... Ах! Фаун подскочила от изумления, потом снова растянулась на спине. Значит, вот так и занимаются любовью... Стражи Озера. Замечательно приятно, хотя Фаун начало казаться, что удовольствие несколько одностороннее.