– Тогда поймите вот что, адмирал. Если капитан Харрингтон – такой выдающийся офицер, как считаете вы – и я, – то она обесценивает все наши взгляды на женщин. Она показывает, что мы все ошибались, что сама наша религия ошибалась. Она показывает, что мы ошибались целых девять столетий. Сам факт вовсе не такой пугающий, как вы могли бы подумать, – в конце концов, эти девять столетий мы привыкали к мысли, что наши отцы-основатели были не правы или, как минимум, не совсем правы. Со временем, думаю, мы сможем признать и эту их ошибку. Нам будет нелегко и придется столкнуться с современным эквивалентом Истинных, но мы справимся. Но если мы это сделаем, что случится с Грейсоном? Вы познакомились с двумя из моих жен. Я их всех трех очень люблю, и я бы умер, чтобы защитить их, но ваша капитан Харрингтон одним фактом своего существования говорит мне, что я сделал их ничтожнее, чем они могли быть. И по правде сказать, они и есть ничтожнее, чем капитан Харрингтон. Они не способны на независимость, меньше готовы принимать на себя ответственность и рисковать. Как и я, они созданы цивилизацией и церковью, которые учат их, что они менее состоятельны. Так что мне делать, адмирал? Сказать им, чтобы они перестали полагаться на мои суждения? Чтобы шли работать? Чтобы потребовали равных прав и надели ту же форму, что и я? Я уверен, что мои сомнения по поводу их возможностей вызваны только искренней любовью и заботой, но как узнать, в какой момент любовь подменяется привычкой или предрассудком? Я уверен, что им понадобится переучиваться, прежде чем они станут по-настоящему равными мне. Но когда это убеждение перестает быть реалистичной оценкой ограничений, которым их научили, и становится демагогией, направленной на сохранение статус-кво и защиту моих собственных прав и привилегий?