– Да он так острил все время. И все время почему-то про Гаагу. Он был там однажды. Его ван Вейден приглашал. Ну вот. И всех его усилий все равно было мало. Все равно он делал что-то, что не позволяло ему стать “идеальным сыном”. Вот на мне женился. Петю уволил. И так далее… Господи, он так хотел, чтобы они его любили, а они им… пользовались.
При слове “убийство” секретарша опять тяжело засопела в платок, и Игорь, раздражаясь, налил ей воды из графина.
Вполуха он слушал, как она ругает его за то, что вчера он так и не позвонил, а они волновались. Влажная от куртки рука застряла в плотном джинсовом кармане вместе с кассетами и обратно никак не вылезала.
– Давно, давно, Андрей Дмитриевич, – засуетились за соседней дверью, и все трое изумленно на нее уставились. Загремели замки, засовы, цепочки и перекладины, дверь приоткрылась, и в нее уставился одинокий блестящий глаз.
– Без пальбы, – согласился Андрей. – Вы давно приехали?
Торопливо проглотив остатки кофе, Клавдия ополоснула чашку и, натягивая рукава свитера на мерзнувшие руки, пошла к задней двери, выходившей во двор. Со двора всегда приезжала машина с медикаментами. Она посмотрела на Андрюшкины часы, которые он дал ей поносить вместе с джинсами и свитером.