— Леля тоже в феврале в прошлом году, — сказал я.
— А что у тебя? — заинтересованно спросил Костя.
— Леля, здравствуй, — сказал я наигранно небрежным тоном.
— Испортился Соловьевский, — сказал я. — Тот, да не тот.
В прихожей послышался звонок, и она вышла.
После него никто больше не произносил речей, и вообще никто не знал, что нужно делать, как вести себя. Ни у кого, видно, не было опыта в таких делах. Все топтались, поеживаясь от холода, и молчали. Молчал и я, молчал и Костя, уставясь в землю. Молчал и Володька, виновато глядя куда-то в сторону. Все было не так, как должно было быть, но как должно быть — мы не знали.