— Простите, дядюшка, — тихо сказала Яновская, тронутая вниманием опекуна. — Вы знаете, я хотела быть, где отец…
И такая доброта, и такое сочувствие слышались в ее словах, что я простил ей этот час допроса на крыльце.
— Да и пан жалеет, — промолвил второй. — Но что поделаешь.
Свецилович побледнел еще сильнее. Что-то взволновало его, но он овладел собой.
— Ну, а что бы вы сказали, почтенный, если б я заявил, что видел ее?
И я уцепился в его плечо, но тут меня схватили сзади за руки.