— Ты знаешь, что да.., но не думаю, что они определили, как близко мы были от них. — Когда они вошли в квартиру Гарфилдов, Тед снял темные очки и положил их в карман рубашки. — Ты, значит, хорошо замаскировался. Фу-у! Ну и жарища тут!
— Ага! Черт! Ага! — И чуть было не добавил: “Я на велик коплю”, но удержался. “Лишнего не болтай!” — еще одно из маминых присловий. — Я все сделаю, что вам надо!
— Угу. Те, у кого нет рака, хреновы алкоголики. Те, кто сумел покончить со спиртным, сидят на “прозаке”.
Она написала, что это было самым чудесным в ее жизни, но она не добавила “люблю”. И только подпись. И все-таки… “сели бывает лучше, не понимаю, как люди способны остаться жить”. Я понимал, о чем она. Перегнулся и потрогал сиденье там, где она лежала. Где мы лежали вместе.
По-прежнему медленно — рука Бобби обнимает Кэрол за пояс — они прошли по дорожке, которая выводила на угол Коммонвелф и Броуд. Холм, по которому взбиралась Броуд-стрит, был таким же безлюдным, как парк; нагретый воздух колыхался над мостовой, будто над мусоросжигателем. Ни единого пешехода, ни единой движущейся машины.
— Может, нам следует просто уйти? — сказала Анита Гербер нервно.