Эшли и Хью последовали его совету. К четырем часам все столы в гостиной были заняты квартетами первокурсников третьего этажа, неимущими стипендиатами, которым приходилось покупать старые учебники, и все они играли в “черви” по пять центов очко. Время безумия в нашем общежитии началось.
Когда последняя розовость дня угасла в пепельности, Кэрол положила голову на плечо Бобби, и он обнял ее одной рукой. Они сидели так, молча, а в транзисторе у их ног запели “Плоттеры”.
— Вот если бы и в школе так! — сказал Бобби. Он вспомнил про стихотворение Ралфа Уолдо Эмерсона, которое они должны были выучить наизусть. Оно начиналось: “Где над потоком изогнулся деревянный ветхий мост”. Эс-Джей называл поэта Ральф Балда Эмерсуп.
— Полкамушка, ага! — сказал Салл-Джон. — У меня есть четвертачок, мистер! Ставлю!
— Я прямо оттуда, — сказал Ди. — И никого вроде Бориса Карлоффа там не видел.
Бобби думал, что за ужином они будут говорить о его новой работе, но ошибся. Мама была словно где-то далеко, ее глаза смотрели поверх него. Ему пришлось два раза попросить у нее еще кусок мясного рулета, а когда позже вечером зазвонил телефон, она вскочила с дивана, на котором они смотрели телик. Прыгнула к телефону, точно Рики Нельсон, когда телефон звонит в программе “Оззи и Харриет”. Она послушала, сказала что-то, потом вернулась к дивану и села.