Режиссер отошел, не ответив на это замечание.
— О, ничего я не знаю! — обычно отвечала Керри.
В это утро, казалось, вся земля тонула в солнечном сиянии. Керри шла домой, и чистое небо, прозрачное и синее, словно вливалось в ее душу. Блаженны дерзающие, исполненные бодрой надежды; блаженны и те, кто взирает на них с улыбкой одобрения.
Настал вечер, а с ним пришел и голод. Надо было подумать о том, где провести ночь. Половина шестого… пора было бы поесть. Если отправиться домой, то ему придется потратить на это два с половиной часа: сначала идти в такой собачий холод пешком, а потом ехать. Кроме того, Герствуду было приказано явиться на работу в семь часов утра, и если бы даже он добрался домой, ему пришлось бы встать ни свет ни заря.
Дня через два Герствуд был уже снова на ногах, но, так как погода все еще была отвратительная, он остался дома. Газетчик-итальянец приносил ему утренние газеты, и Герствуд прилежно прочитывал их.
— Почему же? — спросила она, заинтересованная его словами.